Все, чего я не сказала - Страница 59

– Мам, – шепчет она.

Мэрилин бездумно раскидывает руки, и Ханна падает в ее объятия.

На другом конце города в винном магазине Нэт ставит на прилавок бутылку виски. Спиртное он пробовал ровно один раз – в Гарварде Энди угощал его пивом. Нэт выпил четыре бутылки, возбужденный скорее самой мыслью об алкоголе, чем вкусом (на вкус пиво напоминало газированную мочу), и остаток вечера комната слегка пошатывалась на оси. А теперь пусть весь мир сорвется с креплений и перевернется.

Мужик за прилавком вглядывается Нэту в лицо, затем щурится на бутылку. Пальцы у Нэта подрагивают. В восемнадцать лет ему разрешено покупать лишь водянистое слабоалкогольное пиво, которое его одноклассники лакают на вечеринках. Но 3,2 процента ему сейчас не хватит. Продавец опять смотрит на него, и Нэт предчувствует: «Иди домой, сынок, маловат ты для такого пойла».

Однако продавец говорит:

– Это у тебя сестра умерла?

В горле резь, будто ножом полоснули. Нэт кивает, взглядом сверлит полку за прилавком, где ровными красно-белыми колоннами лежат сигареты.

И тогда продавец берет вторую бутылку виски и кладет в пакет к первой. Подталкивает пакет к Нэту вместе с десяткой, которую тот выложил на прилавок.

– Удачи тебе, – говорит продавец и отворачивается.

Нэт не знает в городе места безлюднее, чем на окраине у границы округа. Он паркуется на обочине и вынимает из пакета бутылку. Один глоток виски, затем другой прожигают себе путь в желудок, и Нэт воображает, как от них сгорает внутри все воспаленное, и красное, и больное. Почти час дня, и к тому времени, когда пустеет первая бутылка, мимо проезжает лишь одна машина – темно-зеленый «студебекер» со старушкой за рулем. Алкоголь не оправдывает надежд. Нэт думал, виски начисто омоет разум, все сотрет, как губка с доски, но с каждым глотком мир четче, голова кружится от деталей: пятно на водительском зеркальце, последняя цифра на одометре, застывшая между 5 и 6, швы на сиденье, только-только начавшие истрепываться. Беглый листик, застряв под дворником, трещит на ветру. Приступив ко второй бутылке, Нэт внезапно вспоминает лицо отца, когда тот выходил за дверь, – как отец даже на них не посмотрел, будто разглядывал что-то далекое, на горизонте или в очень давнем прошлом. То, чего не видно ни Нэту, ни Ханне, то, чего им не коснуться, даже если захотят. Воздух в машине густеет, забивает легкие ватой. Нэт откручивает окно вниз. А затем, едва его окатывает холодный ветер, рывком перегибается вбок и выблевывает обе бутылки на обочину.

Джеймс у себя в машине тоже обдумывает эту минуту на лестнице. Выехав со двора, вжимая ногу в педаль, он покатил бездумно, куда угодно – лишь бы давить на газ. И сам не заметил, как поехал не к Луизе, а через весь город, мимо кампуса, на шоссе, пихая стрелку спидометра к шестидесяти, шестидесяти пяти, семидесяти. Он соображает, как далеко заехал, лишь когда над головой распахнутой зеленью мелькает указатель «Толидо, 15 миль».

Вполне логично, решает Джеймс. Толидо. Как замечательно симметрична жизнь. Десять лет назад сюда, бросив все, сбежала Мэрилин. А теперь его очередь. Он глубоко вдыхает и газует решительнее. Он наконец это произнес – то, чего больше всего боялся, то, что она так жаждала услышать: «Сделаем вид, что ты со мной никогда не встречалась. Что ничего этого не было». Он исправил величайшую ошибку ее жизни.

Да вот только – и как он ни старается, не получается отрицать – не похоже было, что Мэрилин ему благодарна. Вздрогнула, будто он плюнул ей в лицо. Прикусила губу раз, другой, точно с трудом проглатывала твердую косточку. Машина выворачивает к обочине, под колесами колотится гравий.

Она ушла первой, напоминает себе Джеймс, опять выталкивая машину на середину дороги. Она хотела этого с самого начала. Но, еще не додумав эту мысль, он понимает, что это неправда. Желтая полоса дорожной разметки виляет и вихляет. Для Джеймса, у кого годами по спине бегали мурашки от беззастенчивых взглядов, будто он зверь в зоопарке, кому шепотки на улице годами жалили уши («китаеза, узкоглазый, катись в свой Китай»), «другой» – выжженное на лбу клеймо. Это слово замарало всю жизнь – вся жизнь им захватана, точно жирными пальцами. Но для Мэрилин «другое» – это другое.

Мэрилин – юная и бесстрашная, в классе, где сплошь парни. Выливает мочу из мензурок, законопачивает уши, наполняя мысли грезами. Белая блузка в море темно-синих блейзеров. Она так жаждала другого – в жизни, в себе. Мир Джеймса словно подняли, наклонили и поставили обратно. Мэрилин ради дочери упрятывала свои грезы в нафталин, подбивала улыбку разочарованием. Трижды отрезана от мира – домом, тупиковой улицей, крошечным университетским городком; руки мягки и без мозолей, однако праздны. Замысловатые механизмы ее ума беззвучно тикают, но никто не слышит; мысли бьются в закрытые окна, словно пчелы в западне. А теперь она сидит одна в спальне их дочери, и от дочери остались одни реликвии, и даже нафталина нет – только пыль в воздухе. Джеймс давным-давно уже не различал в жене желаний. Потом – и до конца своих дней – он станет мучительно подбирать слова к этому чувству, но ему так и не удастся хотя бы про себя сказать, что же он имеет в виду. А в эту секунду мысль у него лишь одна: как это возможно, недоумевает он, – так ошибаться?

Нэт в Миддлвуде не знает, сколько провалялся на переднем сиденье. Знает только, что кто-то открывает дверцу машины. Кто-то его окликает. Затем чья-то рука сжимает ему плечо, теплая, мягкая, сильная рука – и не отпускает.

Нэту, который выдирается из глубокого опьянелого ступора, чудится отцовский голос, хотя отец никогда не произносил его имя так тихо, не прикасался к нему с такой нежностью. За миг до того, как Нэт разлепляет веки, перед ним стоит отец – и не исчезает, даже когда мир фокусируется, складывается в мутный солнечный свет, патрульную машину, Фиска на корточках перед открытой дверцей. Пустую бутылку из пальцев Нэта вынимает Фиск, поднять голову ему помогает Фиск, но в сердце своем Нэт видит отца и плачет, когда отец так ласково говорит: