– Еще раз, – сказал Джек. Закинул ногу на приборную доску и впихнул прикуриватель в гнездо. – Не спеши. Отпускаешь сцепление, давишь на газ.
Поодаль на краю стоянки появилась полицейская машина – заехала, аккуратно развернулась и нацелилась дальше по улице. «Ищут не нас», – сказала себе Лидия. Выезд из города по 17-му шоссе – всем известная ловушка для лихачей. Но черно-белая машина притягивала взгляд. Лидия повернула ключ, снова завела машину, и почти тотчас машина снова заглохла.
– Еще раз, – повторил Джек, выуживая из кармана пачку «Мальборо». – Ты слишком торопишься.
Он прав, хотя Лидия этого не сознавала. Даже две недели до дня рождения, когда можно будет получить ученические права, казались вечностью. Дадут права, размышляла Лидия, – можно будет уехать куда угодно. Через город насквозь, через весь Огайо, до самой Калифорнии, если придет охота. Даже когда не будет Нэта – разум вильнул, уклоняясь от этой мысли, – она не останется взаперти с родителями, она в любой момент сможет дать деру. От одной мысли дрожали ноги, будто им не терпелось побежать.
«Медленно», – велела она себе, глубоко вдохнув. Напарники. Один вверх, другой вниз. Джеймс обещал, что едва Лидия получит ученические права, он научит ее водить семейный седан, но Лидия не хотела учиться в родительской машине. Седан смирный и степенный, как пожилая кобыла. Тихонько урчит, точно нянька, что настороженно приглядывает, не забыла ли ты пристегнуться. «Получишь права, – говорил отец, – сможешь по пятницам кататься с подружками». «Только оценки подтяни», – прибавляла мать, если случалась рядом.
Лидия утопила педаль в пол, завела двигатель и нащупала рычаг передачи. Почти половина шестого, скоро пора домой, мать ждет. Лидия попыталась выжать передачу, и нога соскользнула с педали. Машина брыкнула и заглохла. Полицейский в патрульной машине покосился на нее и отвернулся к дороге.
Джек покачал головой.
– Можем завтра опять попробовать.
Спираль в прикуривателе воссияла, когда Джек вынул его из гнезда и ткнул в середину сигаретой, – кончик ее мигом почернел, затем порыжел, будто сигарета истекала цветной кровью. Джек протянул сигарету Лидии, а когда они поменялись местами, закурил сам.
– У тебя почти получилось, – сказал он, выруливая к выезду со стоянки.
Лидия понимала, что он врет, но кивнула.
– Да, – просипела она. – В следующий раз.
У поворота на шоссе она выдула в сторону патрульной машины длинную дымную ленту.
– Ну как, скажешь брату, что мы скорешились и я не злодей? – спросил Джек, когда они уже почти подъехали к дому.
Лидия ухмыльнулась. Она подозревала, что Джек по-прежнему катается с другими девчонками, – порой выпадали дни, когда не найти ни его, ни его «фольксвагена», – но с Лидией он вел себя почти по-джентльменски, даже за руку не брал. Ну да, они просто друзья – и что с того? Чаще всего к нему в машину садилась она, и ясно, что от Нэта это обстоятельство не укрылось. За ужином, пока она врала матери про оценки и дополнительный проект или отцу – про то, как Шелли сделала новый перманент, а Пэм втюрилась в Дэвида Кэссиди, Нэт за ней наблюдал – то ли злобно, то ли испуганно, – будто хотел высказаться, но не знал, что сказать. Понятно, о чем он думает, – ну и пусть. Иногда вечерами она заходила к нему в спальню, плюхалась на подоконник и закуривала – пусть только попробует одернуть.
Теперь же она ответила Джеку:
– Он мне ни в жизнь не поверит.
Она вышла кварталом раньше, Джек свернул к себе во двор, а она побрела домой, будто шла пешком от самой школы. Завтра она включит первую передачу, и машина покатит по стоянке, и под колесами замелькает белая разметка. Ногам будет удобно на педалях, ступня ляжет на них упруго. А вскоре Лидия заскользит по шоссе, переключится на третью, потом на четвертую, совершенно одна помчит все быстрее в далекую даль.
Не сложилось. У себя в спальне Лидия включила проигрыватель, где уже стояла пластинка, подаренная Ханной на Рождество, – Лидия крутила ее не переставая, сама себе удивляясь. Сейчас она нацелилась иголкой на бороздку в полутора дюймах от края, на свою любимую песню, но промахнулась, ткнула в середину, и в комнате внезапно взмыл голос Пола Саймона: «Э-эй, пусть сияет честность твоя…»
Сквозь музыку пробился слабый стук в дверь, и Лидия до предела выкрутила ручку громкости.
Вскоре Мэрилин, у которой уже заболела рука, открыла дверь и сунулась внутрь.
– Лидия. Лидия. – Дочь не обернулась, Мэрилин подняла тонарм, и пластинка беспомощно закрутилась в тишине. – Так-то лучше. Как тебе удается тут думать?
– Мне не мешает.
– Уроки сделала? – Нет ответа. Мэрилин поджала губы. – Какая музыка, если уроки не сделаны?
Лидия поковыряла заусенец.
– После ужина сделаю.
– Может, начнешь? Тогда точно успеешь и сделаешь аккуратно? – Лицо Мэрилин смягчилось. – Милая, я понимаю, тебе, наверное, кажется, что школа – это не важно. Но это твой фундамент на весь остаток жизни. – Она присела на подлокотник кресла и погладила дочь по волосам. Позарез нужно, чтобы Лидия поняла, но неясно, как объяснять. В голос прокралась дрожь, но Лидия не заметила. – Поверь мне. Прошу тебя. Не упусти свою жизнь.
Ох, блин, подумала Лидия, опять двадцать пять. Она яростно заморгала и уставилась на угол стола, где лежала, обрастая пылью, какая-то статья, вырезанная матерью из газеты.
– Посмотри на меня. – Мэрилин взяла дочь за подбородок. Думала она обо всем, чего ей не сказала ее собственная мать, – обо всем, что она всю жизнь мечтала услышать. – У тебя впереди долгие годы. Ты можешь делать все, что захочешь. – Она помолчала, через плечо Лидии разглядывая полки, ломящиеся от книг, стетоскоп наверху книжного шкафа, опрятную мозаику периодической таблицы. – Когда я умру, только об этом и помни.