Все, чего я не сказала - Страница 34

– Ой, кроликов мы больше не используем, – засмеялась красавица врач, ткнув ей иголкой в мягкий сгиб локтя. – Теперь лягушки. Гораздо проще и быстрее. Современная наука – что-то удивительное, да?

Кто-то приволок мягкое кресло и завернул Мэрилин в одеяло, кто-то спросил телефон мужа, и как в тумане Мэрилин продиктовала. Кто-то принес воды. Порез затянулся и затих, черные швы накрепко схватили порванную плоть. Миновали часы, но как будто считаные минуты, а затем появился Джеймс, потрясенный и сияющий, и он сжимал здоровую руку Мэрилин, а молодая врач между тем говорила:

– Мы позвоним во вторник, сообщим результаты, но, похоже, у вас срок в январе.

И исчезла в длинном белом коридоре, не успела Мэрилин открыть рот.

– Мэрилин, – прошептал Джеймс, когда врач ушла. Ее имя прозвучало вопросом, но ответить она пока была не в силах. – Мы так по тебе соскучились.

Она все сидела, прижимая здоровую руку к животу. Она беременна – она не сможет учиться. Не поступит на медицинский. Остается лишь вернуться домой. Дома дети, а затем новый младенец, и (призналась она себе, и это было больнее, чем рассеченная рука) она больше не сможет их бросить. Вот Джеймс – стоит перед ней на коленях, точно молится. Вот прежняя жизнь – мягкая, теплая, готова задушить в объятиях. Девять недель. Ее великолепный план продержался девять недель. Все ее мечты поблекли и рассеялись туманом на ветру. Мэрилин уже не помнила, с чего вдруг решила, будто это возможно.

«Все, уймись, – велела она себе. – Вот твой удел. Пора смириться».

– Я такая дура, – сказала она. – Что ж я натворила? – Прижалась к Джеймсу, носом ткнулась ему в шею, вдохнула его густую сладость. Пахло домом. – Прости меня, – прошептала она.

Джеймс повел ее к машине – своей машине, – обнимая за талию, и устроил на переднем сиденье, как ребенка. Назавтра он на такси смотается из Миддлвуда в Толидо, а потом час будет гнать машину Мэрилин домой, весь горя в жару, зная, что, когда вернется, жена будет дома. Но сейчас он ехал осторожно, тщательно соблюдал скоростной режим, каждые несколько миль трепал Мэрилин по коленке, будто заново уверялся в том, что жена никуда не делась.

– Тебе не холодно? Тебе не жарко? Пить хочешь? – то и дело спрашивал он.

Мэрилин подмывало ответить: «Я не инвалид», но мозги и язык заторможены. Все, уже приехали, Джеймс уже принес ей попить холодного и подушку под поясницу. Какой счастливый, подумала она; как пружинит его шаг, как тщательно он подоткнул одеяло ей под ноги. Когда он вернулся, она спросила только:

– А где дети? – И Джеймс ответил, что у Вивиан Аллен, не беспокойся; он обо всем позаботится.

Мэрилин легла на диван и проснулась от звонка в дверь. Время к ужину. Джеймс забрал детей от миссис Аллен, а на пороге стоял курьер с грудой коробок пиццы. Когда Мэрилин протерла глаза, Джеймс уже отсчитал чаевые, забрал коробки и захлопнул дверь. Мэрилин сонно потащилась за ним в кухню, где он сгрузил пиццу на стол, между Лидией и Нэтом.

– Мама дома, – объявил он, будто они и сами не видели ее в дверях.

Мэрилин подняла руку, нащупала выбившиеся пряди. Коса расплелась, ноги босы; в кухне слишком жарко, слишком светло. Она как ребенок, что все проспал и приплелся, везде опоздав. Лидия и Нэт настороженно следили за ней из-за стола, будто ждали подвоха – будто она вот-вот закричит, например, или взорвется. Нэт кривил губы, словно сосал кислое, и Мэрилин тянуло погладить его по голове, сказать, что она не хотела ничего такого, не думала, что так случится. В глазах детей она читала вопрос.

– Я дома, – кивнула она, и они ринулись обниматься – теплые, плотные, с разбегу протаранили ей ноги, зарылись лицами в юбку. По щеке Нэта скатилась одинокая слеза, одинокая слеза побежала по носу Лидии и нырнула в рот. Ладонь у Мэрилин горела и пульсировала, будто она в горсти сжимала горячее сердечко. – Вы были умницами? – спросила она, присев на корточки. – Вы хорошо себя вели?

Лидия возвращение матери сочла натуральным чудом. Лидия принесла клятву, а мама услышала и вернулась домой. Лидия клятвы не нарушит. Когда отец повесил телефонную трубку и произнес поразительные слова – «Мама возвращается домой», – Лидия приняла решение: маме больше никогда не придется смотреть на эту грустную поваренную книгу. Лидия все спланировала, сидя у миссис Аллен, а когда отец их забрал («Тш-ш, чтоб ни звука, мама спит»), книгу умыкнула.

– Мама, – сказала она теперь в мамино бедро. – Пока тебя не было. Твоя поваренная книга. – Лидия сглотнула. – Я… ее потеряла.

– Правда?

Поразительно, но Мэрилин не рассердилась. Нет – она возгордилась. Вообразила, как дочь швыряет поваренную книгу на траву, лаковыми туфельками втаптывает в грязь и уходит прочь. Топит в озере. Сжигает. К своему удивлению, Мэрилин улыбнулась:

– Что, правда? – и обняла дочь, а Лидия помялась и кивнула.

Это знак, решила Мэрилин. Я свой шанс упустила. Но для Лидии еще не все потеряно. Мэрилин не пойдет по материным стопам – не станет подталкивать дочь к замужеству и домоводству, к безопасной жизни за семью засовами. Поможет сделать все, на что дочь способна. Остаток жизни будет руководить Лидией, оберегать ее, как драгоценный розовый куст: растить, ставить подпорки, каждую веточку изгибать до идеальной красоты. В животе завозилась и забрыкалась Ханна, но Мэрилин ее пока не чувствовала. Зарывшись носом в волосы Лидии, она тоже безмолвно приносила клятвы. Никогда не велеть дочери сесть прямо, найти мужа, вести дом. Никогда не намекать, что какая-то работа, или жизнь, или мир предназначены не для Лидии; не допустить, чтобы, слыша «врач», Лидия непременно думала «мужчина». Поддерживать ее до конца своих дней, дать сто очков вперед собственной матери.